Родился в Хабаровском крае. Детство провёл во Львове. Там же окончил факультет журналистики полиграфического института имени Ивана Фёдорова. Работал редактором научной литературы в издательстве при Львовском университете. Переехав в Киев, занимался тем же – редактировал различную литературу. В конце 80-х навсегда распрощался с журналистикой и ушел в театр «Академия», где занялся организацией концертов исполнителей авторской песни. В Денвере – с 1994 года. Стихи всегда писал только для себя, публиковать не стремился. Некоторые из них положены на музыку, в частности, –Григорием Нисневичем.
ДУША И СУДЬБА
Душа моя залатана
различными заплатами,
такими разноцветными,
что просто свет туши...
А я смеюсь – не падаю,
как будто не нарадуюсь,
хотя за всё заплачено,
по правде, от души.
А штопаны – то ниткою,
а если нет – то проволокой,
или какой-то лескою,
иль просто бичевой...
И то, что было пыткою,
потом казалось шуткою,
ведь жизнь бежала прытко так
по скользкой мостовой...
За каждою дырою
и за каждою прорехою
судьба стоит – вот смеху-то –
моя: ни дать, ни взять...
Родилась неумехою,
для душ друзей потехою.
Но дыры все заштопаны –
в любви не отказать!
Но мне-то – не до выбора,
что дадено, то дадено...
А если что украдено?
И это – не беда.
Душа с судьбой не сладилась?
Так это «дело дядино»!
А что меня касается:
мы вместе навсегда...
Июнь 2006 г.
ОГОНЁК
Есть глубже, чем душа,
тот огонёк заветный,
который нарекли
волшебным звуком
«я».
Блуждает он в тиши –
безгласный, безответный –
по тонкой паутинке,
вплетённой в имя «жизнь»,
на грани бытия...
Душа его хранит,
но волен хоть сегодня
расстаться с ней...
Не умереть,
а просто ускользнуть.
Он легче, чем эфир,
он глубже преисподни...
Он тот, кому, – как вдох,
таинство слова
«суть».
Февраль 2005 г.
* * *
У древних египтян было понятие «ка»,
у буддистов – созвучие «ки»,
у индейцев Южной Америки – «ку»
для того, что находится глубже, чем душа...
Но об этом я узнал позже,
после того, как написал стихотворение...
Кстати, и в «каббале», учении о душе,
первые три сфироты (из десяти)
определяют, в сущности, это же понятие.
ГОТИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА
Посвящается львовскому привокзальному, для многих
безымянному костёлу, который в годы второй мировой войны
был изувечен, в конце 40-х превращён в склад кондитерской фабрики,
а в середине 50-х окончательно обесчещен –
лишён креста на самом высоком шпиле.
Костёл Элжбеты обезглавленный,
забытый и отпетый, обесславленный
глазницами ажурных окон сонно
глядит на наши лица – ждёт поклонов.
Но в дань его богам, его печали
отпел орган и псалмы отзвучали...
И слоем пудры пыль легла на лица
святым, которым некому молиться.
Но вот однажды ночью, в дождь и темень
я тенью проскользнул к его ступеням.
Тихонько постучался, мне открыли,
впустили и ни слова не спросили.
Здесь сумрак тлел, свечами опалённый,
тянулись лица к алтарю с поклоном,
а им навстречу, тишину нарушив,
лилась латынь, лаская душу.
Дубовые скамьи, я стлался между ними
коленнопреклонён. И вдруг услышал имя
своё в неведомом наречье. И будто чьи-то руки
мне легли на плечи. И замерли все звуки...
Я поднял голову и встретился с глазами.
Я их узнал – при входе в тёмном зале
они светились с высоты, из поднебесья
старинной фрески, обликом воскреснув.
И голос прошептал (не на латыни):
«Отныне, ты не с нами, и не с ними,
И выбери свою из множества дорог,
чтоб одолеть её ты смог...»
Я вышел. Город просыпался.
Туман рассветный крыш касался.
А оглянулся – дверь закрыта
и пыль нетронуто лежит на плитах
тех ступеней, по которым
мгновение назад ушёл я из костёла.
С тех пор путём ошибок и сомнений
иду я, не отбрасывая тени,
и вопреки рассудку и корысти
пишу свой облик сам, своею кистью...
А позади всегда – костёл Элжбеты,
как перст судьбы, под облака воздетый...
1972-2010 гг.
* * *
Кто сказал, что богохульник?
Не хулю, как и не славлю.
Я язычник - тризну правлю
по себе, как по чужому,
завораживая словом.
Я шаманю, заклинаю,
завожу в такие бредни,
что оттуда ускользаю
лишь на выдохе последнем.
И как из глубоководья
с того света возвращаюсь...
С того света, где нет цвета,
где оттенки – в блекло-сером,
где потёмки слов и мыслей
растворились в тайном смысле
моего существованья –
ворожбы и волхвованья...
2004
* * *
Мой милый недруг,
что ж Вы вдруг
ко мне относитесь
как друг?
Ещё недавно на испуг
вы взять меня пытались...
Что ж,
пусть будет сладкой эта ложь.
И не виновен я, увы,
что и сейчас вы не правы,
когда пытаетесь просить,
чтоб смог обиду я простить...
Коль бить, то бить,
коль врозь, то врозь!
Уж лучше дерзость или злость,
чем унижения тщета...
Стой, уходи?.. Какой резон?
Мольбой, упрёком иль слезой
здесь не помочь...
Но, право, ночь меня торопит –
кончен путь.
Из сердца – вон любви иглу!
В щеку – холодный поцелуй...
И – за порог, навстречу кружеву дорог...
1977
ИЛЛЮЗИЯ СМЕРТИ (Аллегория)
Ни сверху, ни снизу,
ни слева, ни справа
вновь смерть не пришла...
В двух шагах от погоста,
когда неминуемой
стала расправа,
она отвернулась...
А дале – всё просто!
Как будто бы воздух
качнулся неспешно,
и что было явным,
вдруг стало бесплотно.
И свист топора,
словно птичья насмешка,
рассёк пустоту
бесповоротно.
И кряжистый малый
в красной рубахе
рассеянно глянул
на солнечный зайчик,
который скользнул
по крови на плахе
и в лезвие скрылся
лукав и обманчив...
«Но тело-то, тело
куда подевалось?!»
¬«И где голова?»
«Здесь неправильно что-то!»
Толпа загудела,
толпа взволновалась...
Толпа порывалась –
на штурм эшафота.
И тут сам палач
при честном при народе
негромко спросил:
«И где же казнённый?»
А лужица крови
на рыхлой колоде
уже подсыхала
под мухою сонной.
А я в стороне
в усы улыбался,
с порезом на шее
платком управляясь.
И мне не впервой
этот трюк удавался,
и я собирался уйти
не прощаясь...
14 января 2009
РОЖДЕНИЕ ЭТНОСА
Под звон мечей
рождались русы,
то ли варяги,
то ль словены,
и утверждались
тем искусством,
которое зовут
военным.
В набегах
дерзких и кровавых,
молясь богам
немилосердным,
они считали
делом правым
отнять чужую жизнь
мгновенно.
Не только жизнь,
Но о пожитки...
Не для поживы –
чтобы выжить!!!
Поскольку
Видели один путь,
Что выживает
только прыткий,
что выживает
только смелый,
что выживает
только сметкий,
что бьёт наотмашь
даже левой
и не ломается
под пыткой.
Чуть ниже
полюса окрошки,
чуть выше
варева степного
они нашли
свои дорожки
и жизнь начали
как бы снова..
Они прошли
сквозь вой метелей,
сквозь оттепели
гроз весенних...
и вот пришлось
остановиться,
как повелел
им голос гневный,
который звал
не к жаркой крови
а к очищенью
за порогом,
начертанным
уж не Перуном
а солнцедарящим
Даждь-богом.
По-прежнему,
молясь Перуну,
они Даждь-богу
покорились –
свершилось чудо,
и по пояс,
в земле желанной
очутились...
Как дерева,
пустили корни,
как злак, смогли
заколоситьса,,
как росны травы,
непокорно
нашли пути
соединиться
с Даждь-богом
во его деснице.
Под звон мечей
рождались русы,
под пенье стрел
и гомон птичий,
и обретали
то искусство,
которое зовут
Величьем.
2007
* * *
Поднимая длань вверх,
не хочу я лгать – верь.
Но средь наших правд всех
заперта моя дверь.
Пуля у виска! "Врёшь..."
Палец на курке! "Нет..."
Шея и петля – врозь.
Клятвы – на песке след.
На ладони снег – жар,
на губах вопрос – лёд.
Правду бы сказал... Жаль,
не хочу сбивать влёт.
Жалостью храня, лгу.
Берегу, любя, лгу.
Не кляни моих губ –
для тебя мосты жгу...
Подойди, в упор глянь.
Прочитай зрачков боль...
Что это? Любви дань,
или тупиков бой?
Между трёх берёз врос
вековой вопрос: "Как
жизнь прожить в один рост,
прошагнуть в один шаг?"
Лгу, забыв, что честь – дар,
лгу, забыв любви стыд.
Спросишь: "Виноват?" Да.
Знаю, что судья – ты!
Будет ли твой взгляд строг,
Будет ли упрёк прям...
Приговор мой меж строк,
Я зачту его сам...
1978
БЕССМЫСЛЕННЫЙ РАЗГОВОР
СО СВОЕЙ СТАРОЙ ФОТОГРАФИЕЙ
Часто вспоминаю фотографию, где я на высокогорном
кавказском лугу с друзьями. Такой губастенький,
счастливый ... А взгляд – будто увидел кого-то
и то ли спрашиваю, то ли отвечаю.
Хвост пистолетом, мой дружок,
хвост пистолетом!
Пусть годы целятся в висок, –
я не об этом...
И не о том, что, как песок,
сквозь пальцы – время,
и не о том, что одинок
и брошен всеми...
А то, что «всеми» – это так –
для красна слова...
Ведь образ новый для меня,
ну, как обнова.
Признаюсь: в старом щеголять –
словно объедки
совать друзьям средь бела дня,
мол, от соседки...
Хвост пистолетом, старина,
хвост пистолетом!
Ещё вчера была весна,
за нею – лето.
Ещё вчера мела метель,
а вот – и осень...
И ты ничей, и я ничей,
как – на допросе...
Зачем вопросы задаю,
кто мне ответит?
Ведь я-то знаю жизнь твою,
ответы эти...
– К чему же, - спросишь, - вопрошать
ко мне тянуться?
Отвечу:
– Просится душа
в тебе проснуться.
Хвост пистолетом, мой дружок,
хвост пистолетом!
Есть у меня к тебе должок –
но суть не в этом,
да и не в том, что в горле ком –
песня не спета –
и что твои долги ко мне
пылятся где-то.
Не будем счёты мы сводить.
Какие счёты!?
Меня в корысти устыдить
посмей ещё ты...
Да и бессмысленно делить,
что неделимо:
ведь жизнь твоя давно вдали,
моя – всё мимо.
– О чём же все талдычишь ты,
права качаешь?
– По-прежнему горят мосты, –
я отвечаю. –
Найти дорогу не могу
я в день тот летний,
где ты с друзьями на лугу
тридцатилетний.
4 ноября 2008 г.
* * *
Никогда я не был на Гавайях
Я уеду на Гавайи на трамвае.
или даже на велосипеде.
Ну, а как мне удалось –
пускай гадают и менты, и любопытные соседи.
Попрощаюсь с Колорадо ровно в полночь,
в полнолуние, когда избыток силы.
В одиночку – не нужна мне помощь
и попутчики, уж как бы ни просились.
Позвеню вершинам, тем, что рядом,
руку в Аспин, как в карман засуну,
подмигну Стимбоату: «Порядок!»,
а в бассейн Глиндэйла просто плюну.
Мне далёкий берег крикнет: «Здрасьте!»,
только лишь ресницы солнца затрепещут,
и Гавайи распахнут ворота настежь
в рай, который был давно обещан.
Вот уж там я вдоволь полетаю
над вулканами, над чёрными песками.
Каждый остров обласкаю взглядом,
каждый взгляд им подарю на память.
А обратно – на попутках снова:
разных птицах, кораблях и зверях.
Ну а дома – никому ни слова,
всё равно ведь засмеют и не поверят.
Никогда я не был на Гавайах...
Февраль 2009 г.